СЛОВО ПИСАТЕЛЮ
Если ты работал в какой-нибудь мало-мальски пухнущей от собственной важности фирме в Российской Федерации, то, непременно, сталкивался с таким понятием как "дресс-код", а проще говоря, с понятием кодекса одежды. Впрочем, если в Великобритании, где изначально и зародился данный термин, обозначающий регламент форменной одежды, указывающей на ту или иную профессиональную группу, или посещаемое сотрудником мероприятия, то в нашей стране сей стандарт принял какие-то извращенные формы.
Я, естественно, понимаю, что в каких-то трудовых коллективах форменная одежда нужна, ну! как пример: полиция; военные; медики. И в данном варианте она дает возможность с легкостью разобраться в тех или иных функциях своего носителя, что в целом облегчает жизнь простого обывателя. Однако я не улавливаю, каким образом этот стандарт одежды может повлиять на работу сотрудника банка, или офисного работника: менеджера, бухгалтера. Вряд ли отсутствие декольтированного платья, шорт или кроссовок, али их присутствие каким-либо образом ухудшит или вспять того улучшит продажи продукции, ее закупки или подорвет бухгалтерский баланс.
Впрочем, это все была присказка...
А сказка или все-таки быль она - впереди.

Что самое неприятное в поисках работы?
Ясно-понятно, что любой ищущий ее трудящийся ответит: " В поисках работы больше всего напрягает собеседование".
Ведь сколько на самом деле (при нашем неспокойно-безработном времени) обычный специалист, оператор, менеджер, отошлет резюме, примет несущественных звонков от работодателя или услышит пустых, никчемных вопросов при собеседовании. И эти вопросы, вовсе не понятно зачем, жаждут выяснить не опыт твоей работы, образование, а то самое несущественное, на вроде: ваше хобби, вредные привычки, личные качества. Так, что складывается какой-то абсолютный опросный абсурд, точно руководству может быть интересно мое хобби. Или в графе вредные привычки, личные качества я напишу вам: выпиваю каждый вечер, курю марихуану, балуюсь кокаином, лентяй, вор и лжец.
Еще более глупо выглядят менеджеры отдела кадров на собеседовании, которые просматривая резюме, с умным видом задают ничего не значащие вопросы, покачивают головой, а после говорят: " Если ваше резюме нас заинтересует, мы с вами свяжемся".
- Тьфу, блин! - вылетает из тебя, стоит только захлопнуться двери, разделяющей офис отдела кадров и весь иной мир. И громко топая ногами, ты уходишь, с уверенностью осознавая, что они тебе однозначно не позвонят, а день твой погиб зазря. Потерялся он в этом злосчастном офисе, просидел в ожидании очереди к собеседованию, покачивался в бесконечной автомобильной пробке, спервоначалу ехавшей в одну сторону... а потом в другую.
В этот раз мне, однако, свезло...
В отделе кадров, явно во мне нуждались. И менеджеры, довольно-таки приятные девушки, видимо, были рады меня пристроить или скинуть с собственных плеч злосчастную вакансию. Похоже, во мне нуждался и начальник службы безопасности. Поэтому я с лету прошла собеседование и была уведомлена, что со мной обязательно свяжутся ближе к 1 апреля, абы именно в этот срок начиналась работа диспетчера видеонаблюдения в одном из Жилищных Комплексов города Краснодара. Рекламой обещающей своим жильцам не только блага подземной парковки, обустроенный двор, детские и спортивные площадки, закрытую охраняемую территорию, но и торгово-развлекательный центр под домом. Моя работа же, как диспетчера, заключалась (и это уже вытекало из самого названия должности) в наблюдении за порядком данного ЖК через видеокамеры.
Оговорюсь сразу... В этой должности меня прельстило лишь одно. Удобный график работы, а именно сутки через трое. Просто незаменимый график, когда ты живешь в пригороде, имеешь частный дом, да еще после смерти мужа сама поднимаешь двух школьников-подростков. Абы оклад в 15000 рублей, с выдачей после удержания налогов суммы 13600 рублей, вряд ли мог, кого удовлетворить. Впрочем в нашем замечательном южном городе, в данный момент времени, оплата труда (несмотря на уверение властей) в среднем для обывателя составляла 15-20 тыс. рублей, являясь так сказать стандартной, вроде того самого "дресс-кода".
Знать, по этой самой причине, спустя две недели покоя, и звонка из отдела кадров, я пусть и не в радостном, но так-таки приподнятом настроении направилась на новую службу. Хотя в этот раз лишь для того, чтобы передать менеджерам отдела кадров необходимые документы. Ну, там, бесконечные сегодня: паспорт, трудовую книжку, ИНН, СНИЛС, свидетельство о браке и смерти мужа, свидетельство о рождении сыновей, справки, как-то дюже разбухшие в наши времена собственным количеством бюрократические бумажки. В этот раз я даже написала заявление на работу, и снова была "осмотрена" пристальным взглядом начальника службы безопасности, господина Трофимова, который окончательно решил принять меня на должность диспетчера видеонаблюдения. Начальник службы безопасности даже, самолично, сопроводил меня на новое место работы, так сказать, ознакомив с его местонахождением, выдав номер телефона непосредственного руководителя, старшего диспетчера, Любовь Николаевны, а также сообщив, что данная должность предусматривает определенный дресс-код.
После данного сообщения, я так несколько подвисла...
И то хорошо, что шагала рядом с Трофимовым, по Жилищному Комплексу и к своему стыду или счастью летать не умела.
- Черный низ: брюки, юбка и синий верх: рубашка, кофта, - проронил начальник службы безопасности, даже не глядя в мою сторону, видимо, боясь узреть с той стороны не человека, а древесного щитника, в простонародье величаемого жук-вонючка. Клопа из семейства щитниковых, у которого в случае опасности мгновенно срабатывает пахучая железа, и вонь от которого шибает человеческий нос на расстоянии трех метров. Чего уж, греха таить, господин Трофимов, вероятно, относился ко всему своему будущему персоналу с такой предвзятостью, будучи либо покалеченным работниками, либо таким с рождения. Очевидно, не замечая рядом людей: думающих, чувствующих, дышащих, и определяя их только, как бесправных работников.
Несомненно, всякий там навязанный дресс-код меня напрягал. Ибо я, будучи по состоянию души вольнолюбивым человеком, с трудом привыкала даже к запрету кроссовок, шорт или (черт возьми!) декольтированного платья, а тут... Черный низ, синий верх...
Легошенько меня так он расстроил...
И вспомнилось мне в этот момент общее собрание в школе, где учатся мои дети. Суровое лицо директора, мечущего во все стороны молнии из очей, тем, несомненно, упреждающие какие-либо возражения родителей, и начальственный тон, подминающий на корню индивидуальность школьников и облекающих их в черный низ, белый верх.
- Никаких джинс, шорт, кроссовок, и естественно, декольтированных платьев, - так и плескалось из уст директора школы, или все же господина Трофимова.
Ей-ей было сложно понять, что всколыхнулось в моей памяти, однозначно определяя, что желание, как первых, так и вторых создает лишь одно - серую, безличностную массу яремников, невольников, крепостных. Уже с самой юности лишенных права даже на выбор одежды. Чего уж там говорить о собственном мнении, желании, мечте, искореняемом на корню.
Впрочем, в ту же минуту (в каковой внутри меня перемалывались воспоминания) начальник службы безопасности открыл перед собой железную дверь и мы вступили в "мониторную", будущее место моей работы.
Теперь мое настроение, ощутимо качнулось вниз. И коль до этого по шкале отметки оно достигало и колебалось от приподнятого до нормального, нынче, самую толику колыхнувшись вниз, коснулось отметки "черте что?!".
И продержалось на этой отметке весь срок пребывания в "мониторной". А все потому как сама та сравнительно небольшая комната, без окон, доступа дневного света, с единственной (и тут железной) дверью, в приглушенном сиянии потолочных светильников, создавала ассоциацию замкнутой камеры тюрьмы (благо не одиночной). Да, что я говорю... в тюремной камере обязательным атрибутом было маленькое окошко, пусть и сомкнутое решеткой.
В "мониторной" же того маханького окошка и вовсе не имелось. Почти посередине комнаты стояли сдвинутые столы, три стула, а противоположную входу стену занимали мониторы, на которые транслировались изображение с камер.
Словом в "мониторной" было грустно...
И если бы не светлые лица сотрудников, в будущем моих напарниц (как оказалось), к грусти могло прибавится и вовсе упадочное настроение. Но, видимо, улыбчивость девочек-сотрудниц, сберегших в себе душевность, или, как говорит русский народ, сердечность и искренность дружелюбия, притушили мое волнение и упадочное настроение. А их искренность сумела растолковать, что работа в целом не сложная, ну! а начальство как всегда и везде...
Впрочем, работы я не боялась.
Я вообще не боюсь работы, абы умею делать много того, о чем иные женщины даже не подозревают. Оставшись после смерти мужа старшей в семье, оберегая собственного отца от лишних хлопот я наполовину, а может и более того забрала на себя мужские обязанности, и обращалась к помощи папы лишь тогда, когда попробовав несколько раз, однозначно, не могла сделать. Хотя, после смерти моего отца, пришла к выводу, что и ту половину мужской работы по двору, дому, огороду успешно могу выполнить и сама.
Поэтому, обучиться чему-то новому, вникнуть в смысл той или иной должности для меня было, стало, есть не проблемой.
Проблемой на новой работе мог стать, как не странно, дресс-код. Ибо его присутствие, да и еще в столь бестолковой форме, могло раззадорить любого. Ведь самих диспетчеров в той полутемной, теремного вида "мониторной" никто не мог видеть, а само его фигурирование намекало на очевидную несостоятельность руководства, таким побытом глумящихся над собственными подчиненными. Чего я в силу собственной гордости, человека воспитанного в советском обществе, на лозунге " Мы не рабы! Рабы не мы!" взятого из первой советской азбуки (1919 года), увы! не стала бы терпеть. Я и, вообще, всегда работала за счет четкого исполнения должностных обязанностей, отсутствия ошибок, самодисциплины и уважения к клиентам. За это меня уважало руководство на прежнем месте работы, к несчастью обанкротившейся страховой компании.
Впрочем, покинув "мониторную", я решила попробовать, успокоив себя отсутствие работы и поощряя графиком самой работы (вряд ли мизерной заработной платой, за которую надо было не вводить дресс-код, а вспять еще и доплачивать).
Хотя дальнейшее происходящее со мной в этот день, вновь качнуло туды-сюды настроение на отметке "черте что?!".
Ибо созвонившись позднее с непосредственным руководителем, старшим диспетчером, Любовь Николаевной я узнала, что выход на работу мой переносится на 4 апреля... Затем на 3 апреля... Затем...
Затем (так как созвона было три и это в короткий срок, означенный 2-3 часами) Любовь Николаевна сообщила, что дресс-код у диспетчеров изменился... Реально, я бы сейчас вставила смайлик. Такой, с выпученными глазами, перекошенной улыбкой, или вовсе с высунутым языком, намекающим на собственную гибель. Я бы могла вставить крепкое словцо, которое любит русский человек, но, увы! все это вряд ли передаст мое недоумение.
Еще бы...
2-3 часа после оформления в новой организации, а уже изменен сам дресс-код. Видимо, в интересах поддержания профессионального имиджа и репутации Жилищного Комплекса сотрудники "мониторной" (находящие в тюремной клети, лишенные лицезрения солнечного света и самого того лицезрения людей) должны были придерживаться абсурдных стандартов в отношении одежды, а именно...
- Черный низ: брюки, юбка и белый верх: рубашка, черные туфли. Если холодно: черный пиджак, кофта или жилет, - прозвучало из телефонной трубки, вызывая не просто недоумение, а прямо-таки ужасающие ассоциации... Суровое лицо директора школы, где учатся мои дети, мечущего во все стороны молнии из очей, упреждающего какие-либо возражения родителей, начальственный тон, подминающий на корню индивидуальность школьников и облекающих их в черный низ, белый верх.
- У меня нет белой рубашки, - все-таки отозвалась я, в целом не собираясь ее даже носить, не то, чтобы покупать. Ибо никоим образом не собиралась облекать себя в школьные стандарты, лишать себя индивидуальности, унижать в глазах собственных детей или мыслей.
Впрочем, отправляясь на работу уже 3 апреля, я выбрала примерную расцветовку, одев: черные джинсы, черные мокасины и кофту, да белую водолазку. Таким образом, оставшись при своем мнении и с тем не сильно (как мне казалось) демонстрируя мой образ жизни, где свободолюбие всегда являлось основой поступков и решений.
Однако, это мое свободолюбие, было напрочь сбито с толку встречей с непосредственным руководством, старшим диспетчером, Любовь Николаевной, предупредившей, что отсутствие столь важного элемента в одежде, как белая рубашка, приведет к тому, что меня станут штрафовать. Таким образом, старший диспетчер, лишь давеча ставший начальствующим объектом над остальными диспетчерами (и явно приобретшей этот руководствующий тон не в силу собственного образования, ума, а лишь по причине длинных ног облеченных в узкие черные туфли на высоких шпильках, и без того ее возвышающих над общим уровнем) указал мне, что всякое своеволие здесь, преследуется отыманием части и без того нищенской заработной платы.
А если прибавить к этому, что мои напарницы: Ирина и Людмила, по доброте душевной уведомили меня, о недопустимости есть ли, пить ли за рабочим столом, пользоваться сотовым телефоном и даже переписываться, заглядывать в него, становилось минорно. Абы каждую секунду, как оказалось, за нами из установленной напротив камеры наблюдал господин Трофимов. Ощущение того, что здесь в основе угла стояло не четкое исполнение должностных обязанностей, а несущественная глупость, к коей относился дресс-код, или глоток кофе, и вовсе придавало сумрачное состояние всей "мониторной" и находящимся в ней.
К моему и без того унылому настроение, каковое по шкале, достигло отметки "может, стоит уйти?" добавилось осознание того, что тут еще и явственно грузят чужой работой. Потому как помимо основных обязанностей, диспетчера видеонаблюдения (как указывалось в вакансии) навязывалось выполнение обязанности диспетчера ЖКХ, то есть: обработка и прием телефонных звонков жителей Жилищного Комплекса; электронная регистрация заявок; контроль их исполнения; контроль качества их исполнения.
Доплаты за работу диспетчера ЖКХ, как и понятно, не полагалось...
И вообще, как оказалось, данные обязанности диспетчера были вменены сравнительно недавно, и по-первому временно. И лишь с течением срока стали постоянными. Похоже, потому как в нашей стране " нет ничего более постоянного, чем временное".
Мне, кажется, нет ничего хуже глупца облеченного властью. Поэтому я стала работать, не отвлекаясь на несущественное (то самое, что опустило мое настроение на отметку "может, стоит уйти?"), внимательно слушать объясняющую суть обязанностей Любовь Николаевну и зорко наблюдать за мониторами, на которые воспроизводили происходящее в недрах Жилищного Комплекса видеокамеры (иногда зарясь в камеру, через которую в свой черед наблюдал уже за нами начальник службы охраны).
А время шло...
Время... Всегда и везде, это удивительное понятие, явление или все-таки мера хода жизни дышащих, думающих творений несет решающую роль.
Время растит, любит, бьет, лечит или губит. Оно дарует радость бытия, семейное благополучие, или, отнимая эту благость, и с тем ввергает тебя в тягостное одиночество.
Сменяя минуты, время движется вперед, для кого-то лишь несмело ступая, как первый шаг ребенка, а для иного пролетая, как весеннее дуновение ветра, оставляющего на лице капель первого дождя, сопровождаемого тихим раскатом грома в лазури небес.
Часикам к семнадцати Любовь Николаевна, старший диспетчер, мой непосредственный руководитель, покинула место своей дислокации, в виде "мониторной", отправившись домой. Так как ее рабочая неделя, согласно статьи 91 Трудового Кодекса РФ, не превышала 40 часов в неделю, и слагалась из пятидневной рабочей недели. И я... впрочем, как и мои напарницы, немножечко так расслабилась, позволив себе завести разговор, улыбнуться, и даже высвободить стопы ног из мокасин, пристроив их сверху на них (таким побытом дать ногам чуточку свободы и отдыха).
Прошло, может, минут двадцать или тридцать той непринужденности царящей в "мониторной", и телефон напарницы Ирины зазвонил. До этого не только ее телефон, но и Людмилы, предпочитал молчать (абы не встревожить руководство, не важно большое оно, али только старшее), а мой и вовсе был выключен. Ведь нам не полагалось разговаривать, и сие нарушение могло закончится, как пример: штрафными санкциями, вряд ли увольнением...
Какого же было мое удивление, когда оказалось, что Ирине позвонила Любовь Николаевна. А из долетающей до моего слуха трубки сотового явствовало, что толкование велось обо мне, а если точнее о том во, что я обута.
- Нет, у нее туфли, - оправдывалась напарница, заглядывая под стол, где так зазорно сверху на мокасинах находились стопы моих ног. - У нее черные туфли. Это носки серые. Нельзя серые носки? Только черные? - продолжила Ирина и глаза ее наблюдаемо увеличились в размерах, а на приятном лице знаком вопроса проявилось непонимание. - Хорошо, передам, - завершила она толкование....
И теперь бельмесость тяпнула меня по голове (уж не ведаю я, каким знаком она нарисовалась на моем лице). А в сумрачной, сомкнутой со всех сторон стенами "мониторной" повисло тугое напряжение, будто мы все были одеты в джинсы, шорты, а я так-таки в декольтированное платье.
И впрямь, кто мог ожидать, что тронувшийся умом российский "дресс-код" диспетчера видеонаблюдения, чей рабочий день проходит в тюремной камере, даже без окошка с дневным светом, затронет цвет носков.
Видимо, мое лицо уж слишком сильно явило извращенную ущербность, как самого дресс-кода, так и тех, кто его ввел. И в первую очередь того кто весь этот срок наблюдал за нами через камеру видеонаблюдения с той стороны, а именно господина Трофимова. Недоумение и явственное соболезнование мне, как новому сотруднику, столь необдуманно выбравшему серый цвет носков, выплеснулось у Ирины легким подергиванием плеч, а мое настроение стремительно с точки "может, стоит уйти?" упало на отметку "бред... я тут работать не стану".
- Открой Ватсап, она тебе написала, - проронила напарница, намекая на Любовь Николаевну, и горестно вздохнула, отводя от меня взгляд, верно, теперь уже воочию наблюдая столь явное упадническое мое настроение.
Я протянула руку к тумбочке, спрятанной под столом, где диспетчеры (в тихую) в выдвижных шкафчиках прятали стаканы с чаем, водой, и телефоны, и, вынув оттуда сотовый, легкими взмахами пальцев, включила его. А минуткой погодя, взыгравшей мелодией жизни экран явил мне Ватсап и присланные три сообщения: мое фото со стопами ног в серых носках, опирающихся на мокасины; и два других, которые не в силах редактировать я передаю в изначальном виде:
" Лена. Что за обувь? За нарушение формы будут штрафовать. На первый раз прощается. Иди переобуйся. Это мне Трофимов сейчас прислал".
И второе - " Форма одежды: Белая рубаха, черные брюки или юбка, черные туфли, черный пиджак, жилет или кофта. Никакой спортивной обуви, одежды и естественно тапочек домашних. В мониторной находимся по форме одежды".
Да...
Это только мне показалось, что я читаю бред сумасшедшего?
Или вам тоже?
Это только мне показалось, что начальник службы охраны, занят какой-то непонятной слежкой за движением ног подчиненных?
Или вам тоже?
Я уже не говорю, о явно вытекающем из этих предупреждений нарушений Трудового Кодекса РФ, в частности статьи 192, которой установлено: за дисциплинарный проступок, совершенный работником, работодатель может в устной или письменной форме сделать замечание, вынести выговор или расторгнуть договор, то есть уволить. К нарушением дисциплины, как и понятно, нельзя отнести цвет носков, рубашки или трусов, под этим подразумевается: прогул, опоздание, невыполнение или ненадлежащее выполнение должностных обязанностей.
Я уж не говорю о том, что цвет моих носков, как и рубашки, трусов, никак не влияет на исполнение моих обязанностей в полутемной, без окон и схожей с тюремной камерой "мониторной". Абсурдность сообщения, фотография которую сделал начальник службы безопасности и переслал старшему диспетчеру, замечание в мою сторону, как и сами предупреждения, прощения и в будущем штрафные санкции, окончательно опустили отметку моего настроения до позиции "вали отсюда, Лена". Вместе с этим они уничижили меня, как человека, личность, мать, писателя, коммуниста, до точки нравственного уродства облеченной в нашей стране власти, не важно, государственной или частной.
Поэтому остаток рабочего времени, я лишь досиживала в "мониторной", дожидаясь утра, окончательно и бесповоротно решив не задерживаться в этой фирме, даже ради графика сутки через трое (вряд ли меня мог тут задержать оклад в пятнадцать тысяч рублей). А поутру, с восходом солнца, яркими тонами спервоначалу сорвавшего тьму на мониторе камер, а после, придавшего им розово-золотые переливы, я отправилась в отдел кадров, дабы сообщить им о нежелании у них работать и забрать свои документы.

.............

Я вышла из административного здания, сжимая в руках трудовую книжку (в которую еще не успели вписать мой суточный передых в "мониторной") и широким шагом направилась повдоль трамвайных путей улицы к автобусной остановке, радуясь голубому небу, расчерченному золотыми солнечными лучами. Ощущая, как мое настроение прыжком легкоатлета достигло наивысшей и критичной отметки "ликование! аж! до поросячьего визга!"
Мне и вовсе казалось, что я покинула не то, чтобы "мониторную", Жилищный Комплекс, обещающий своим жильцам: блага подземной парковки, обустроенный двор, детские и спортивные площадки, закрытую охраняемую территорию, торгово-развлекательный центр под домом, а прямо-таки тюрьму строго режима, отсидев половину срока и выйдя по амнистии. Тюрьмы строго режима, где царит непоколебимая дисциплина и неусыпный надзор над заключенными, и полагается носить соответствующую форму, и возможно даже определенного цвета носки.
Федор Михайлович Достоевский, великий писатель, мыслитель, философ и публицист когда-то сказал: " Без идеалов, то есть без определенных хоть сколько-нибудь желаний лучшего, никогда не может получиться никакой хорошей действительности" был, несомненно, прав. Точно указывая, на поиски для современного человека и особенно властью обремененного старшего диспетчера и начальника службы безопасности идеалов, которые только и могут наладить общую для Жилищного Комплекса действительность.
А я же...
Автобус, тихо рыча, уже укатил по Ростовскому шоссе, а я, с легкостью поднявшись по каменистой, высокой насыпи, ступив на железнодорожное полотно, даже не оглядываясь на оставленную позади меня цивилизацию, и такую уничижающую человеческое достоинство работу, направилась домой. Яркие краски весны обожгли мой взор зеленью листвы, медовостью прячущихся в траве одуванчиков и бездонностью лазурного небосвода. И я, глубоко вздохнув, чуть было не захлебнулась красотой этого Мира.
Такого ослепительного собственным многообразием и цветом!
Голубизной приволья смотрящего на нас с небосклона, травянистостью земли чуть присыпанной бусинками золотого, голубого, красного цветка, и изумрудностью крон деревьев занявших промежуток между верхом (того, что связывали с богом) и низом (доставшимся людям) нашей планеты. И той самой неповторимостью красок, собственным свободолюбием (пробивающимся даже через каменистую насыпь полотна железной дороги) всегда радующей человеческий взор, направляющей его настроение к отметке "ликование! аж! до поросячьего визга!", а мысли на понимание мгновенности времени, лишь вздохом разграничивающим жизнь и смерть, рождение и угасание. И тем самым, словно указывая на человеческое безумие, жаждущее все и всегда, неважно божеское это или людское, заключить в узкие рамки дресс-кода.
КОНЕЦ.
г. Краснодар, апрель 2017г.

Асеева Елена Александровна,
член МОО Союза писателей России,
член ЮРТО «Серебро Слов»,
член КПРФ